Странствия убийцы - Страница 171

171

Он улыбнулся мне и поднял сверкающую серебром руку, чтобы коснуться моего лица. Нарочно ли он сделал это? Не знаю. Толчок был таким мощным, словно воин ударил меня щитом в лицо. Никакой боли. Знание. Так солнце пробивается сквозь тучи, чтобы озарить лесную поляну. В одно мгновение все стало ясным, и я увидел тайные причины и цели, ради которых мы делали то, что делали, и с болезненной чистотой озарения я понял, почему необходимо следовать по дороге, лежавшей передо мной.

Потом все померкло, и я провалился во тьму. Верити исчез, и мое понимание исчезло вместе с ним. Но на короткое мгновение я ощутил всю его полноту. Теперь остался лишь я, но существо мое было так мало, что я мог выжить, только уцепившись за бытие. Так я и сделал.

Из далекого мира до меня донесся испуганный крик Старлинг:

— Что с ним?

И Чейд мрачно ответил:

— Это припадок, с ним такое бывает время от времени. Голову, шут, держи его голову, а не то он выбьет себе мозги.

Я ощутил далекие руки, схватившие и державшие меня. Я положился на них и провалился в темноту. Потом я ненадолго очнулся. Я мало что помню об этом. Шут приподнял меня за плечи и поддерживал голову, а Чейд поднес к моим губам чашку. Я сморщился от знакомой горечи эльфийской коры. Я мельком увидел Кеттл, стоявшую надо мной, губы ее были недовольно поджаты. Старлинг держалась в стороне, глаза у нее были огромные, как у загнанного в угол животного. Она не желала прикасаться ко мне. Я услышал, как Чейд сказал:

— Это приведет его в чувство.

Я крепко заснул.

На следующее утро, несмотря на пульсирующую боль в голове, я поднялся рано и отправился в купальню. Я выскользнул из дома так тихо, что шут не проснулся, но Ночной Волк тенью последовал за мной.

Где ты был прошлой ночью? — спросил он, но у меня не нашлось для него ответа. Он ощутил мое нежелание думать об этом. Я иду охотиться, — коротко сообщил он мне. Советую после этого пить только воду.

Я кротко согласился, и он оставил меня у двери в купальню.

Внутри стоял соленый запах горячего источника. Горцы заключили подземную воду в большие резервуары и трубами соединили те с другими емкостями, чтобы каждый мог выбрать подходящую глубину и температуру. Я вымылся в ванне, потом залез в самую горячую воду, какую мог вынести, и старался не вспоминать ожог Силы на руках Верити. Я стал красным, как вареный краб. В холодной части купальни на стене было несколько зеркал. Я старался не смотреть на свое отражение, пока брился. Оно слишком живо напоминало мне лицо Верити. За последнюю неделю я окреп, но белая прядь, казалось, стала даже шире, когда я зачесал волосы назад и завязал их в хвост воина. Я не был бы удивлен, если бы обнаружил у себя на лице отпечаток руки Верити или если бы оказалось, что мой шрам зажил, а нос выпрямился, — такова была мощь его прикосновения. Но шрам все также выделялся на фоне покрасневшей кожи. Ничего не произошло и со сломанным носом. Не было вообще никаких следов того, что случилось прошлой ночью. Снова и снова моя память возвращалась к тому моменту, к прикосновению чистой Силы. Я пытался вспомнить его, и мне это почти удалось. Но истинное ощущение, такое как боль или удовольствие, нельзя вспомнить полностью. Остается лишь бледное воспоминание. Удовольствие от занятий Силой, которого следует остерегаться при занятиях этой магией, было всего лишь крошечным угольком в сравнении с ярким пламенем, в которое я на короткое время окунулся прошлой ночью.

Это изменило меня. Гнев, который я испытывал к Чейду и Кетриккен, угасал. Чувство все еще было во мне, но я уже не мог ощутить его с прежней силой. На короткое время я увидел не только моего ребенка, но и ситуацию в целом, со всеми возможными выходами из нее. В намерениях Чейда и Кетриккен не было ни злого умысла, ни даже себялюбия. Они верили в высший смысл того, что делали. Я не верил. Но я не мог больше слепо отрицать значение того, что они искали. Это заставляло меня чувствовать себя бездушным. Они отнимут ребенка у нас с Молли. Я ненавидел этот замысел, но не мог злиться на них.

Я потряс головой, возвращаясь к действительности. Я посмотрел на себя в зеркале и подумал: каким увидит меня Кетриккен? Будет ли перед ней все тот же молодой человек, который ходил по пятам за Верити и часто прислуживал ей при дворе? Или она посмотрит на покрытое шрамами лицо и подумает, что совсем не знает меня, что Фитца, которого она знала, больше нет? Что ж, теперь ей известно, как я заработал эти шрамы. Моя королева не должна быть удивлена. Я предоставлю ей судить, кто скрывается за этими отметинами.

Я собрался с духом, повернулся к зеркалу спиной и оглянулся через плечо. Центр раны в спине напоминал красную морскую звезду, вдавленную в плоть. Вокруг нее кожа была плотной и блестящей. Я напряг плечи и увидел, как кожа вокруг раны натянулась. Я вытянул правую руку и ощутил легкий толчок сопротивления. Что ж, нет никакого смысла волноваться об этом. Я надел рубашку.

Я вернулся в хижину шута и, к своему удивлению, обнаружил, что он одет и готов сопровождать меня. Одежда для меня лежала на кровати: белая рубашка с широкими рукавами из мягкой теплой шерсти и темные штаны из шерсти поплотнее. Была еще короткая темная куртка под цвет штанов. Шут сказал, что вещи оставил Чейд. Одежда была проста и удобна.

— Тебе идет, — заметил шут.

На нем самом был обычный наряд из мягкой шерсти вроде того, что он носил каждый день, но темно-синего цвета, с вышивкой на подоле. Насколько я знал, это было очень близко к традиционной одежде горцев. Синий цвет подчеркивал бледность шута гораздо сильнее, чем его излюбленный белый, и я ясно видел кремовый оттенок, который приобрели его волосы, глаза и кожа. Его волосы были такими же тонкими, как и прежде. Предоставленные сами себе, они, словно легкая дымка, парили над его головой, но сегодня он завязал их сзади.

171