— Быстрее? — переспросила она. — Это ты все время замедляешь шаг. Теперь постарайся не отставать.
Последний переход перед привалом всегда кажется самым длинным. Так говорили солдаты Оленьего замка. Но в ту ночь мне казалось, что мы тонем в холодном сиропе, так отяжелели мои ноги. Думаю, время от времени я останавливался. Помню, что несколько раз Кеттл дергала меня за руку и говорила, чтобы я шел с ней. Даже когда мы обогнули складку горы и увидели освещенную палатку, я, по-видимому, не мог заставить себя двигаться быстрее. Как в лихорадочном сне, зрение заставляло палатку казаться то совсем близкой, то далекой. Я брел вперед. Толпы людей шептались вокруг меня. Ночь застилала глаза. Приходилось щуриться из-за холодного ветра. По дороге двигались путники — смеющиеся девушки, несущие корзины с яркой шерстью, навьюченные ослы. Я обернулся и увидел, как мимо нас прошел торговец колокольчиками. Он нес на плече подставку, и десятки медных колокольчиков самой разной формы бренчали и звенели при каждом его шаге. Я дернул Кеттл за руку, чтобы она посмотрела на него, но она только сжала мое запястье и потащила меня дальше. Мальчик с полной корзинкой ярких горных цветов спускался в поселок. Их аромат опьянял. Я вырвался из рук Кеттл и бросился за ним, чтобы купить несколько штук для Молли. Она могла бы попробовать пропитать их запахом свечи.
— Помогите! — закричала Кеттл.
Я обернулся, чтобы посмотреть, что случилось, но ее нигде не было видно. Она затерялась в толпе.
— Кеттл! — крикнул я. Я снова оглянулся и понял, что теряю торговца цветами. — Подожди! — крикнул я ему.
— Он уходит! — закричала она, и в ее голосе были страх и отчаяние.
Внезапно сзади меня ударил Ночной Волк. Его передние лапы уперлись в мои плечи. Его вес и скорость сбили меня с ног и бросили лицом вниз на тонкий слой снега, покрывавший гладкую дорогу. Несмотря на рукавицы, я ободрал ладони, колени горели.
— Идиот! — зарычал я на него и попытался встать, но он схватил меня за колено и снова бросил на дорогу.
На этот раз я увидел пропасть прямо перед собой. Боль и потрясение успокоили ночь. Все люди исчезли, оставив меня наедине с волком.
— Ночной Волк! — сказал я. — Дай мне встать.
Но он схватил меня за запястье, сжал зубы и потащил подальше от края дороги. Я не знал, что он так силен, или, вернее, не предполагал, что эта сила может быть направлена против меня. Я безуспешно лупил его свободной рукой, все время крича и пытаясь подняться на ноги. Я чувствовал, что по руке течет кровь — в одном месте зуб все-таки пропорол кожу.
Кетриккен и шут кинулись ко мне, схватили за руки и подняли на ноги.
— Он взбесился! — закричал я, когда вслед за ними подбежала Старлинг.
Ее лицо было белым, глаза огромными.
— О волк! — выдохнула она и упала на одно колено, чтобы обнять его.
Ночной Волк пытался отдышаться. Он явно наслаждался общим вниманием.
— Что с тобой случилось? — спросил я его.
Он посмотрел на меня, но ничего не ответил.
Первая моя реакция была очень глупой — я поднес руки к ушам. Но мне не нужен был слух, чтобы слышать Ночного Волка. Он заскулил, глядя на меня, и это я слышал совершенно четко. Просто заскулила собака.
— Ночной Волк! — воскликнул я.
Он попятился, встал на задние лапы, а передние положил мне на грудь. Он был таким огромным, что почти мог смотреть мне в глаза. Я почувствовал далекое эхо его беспокойства и отчаяния, но не более того. Я потянулся к нему своим Даром, но не смог найти. Я не чувствовал никого, как будто все мои спутники были «перекованы». Я оглядел их испуганные лица и понял, что они говорят, нет, почти кричат что-то насчет черной колонны, края дороги и спрашивают друг у друга: «Что происходит?» Впервые речь их показалась мне такой нескладной. Все эти отдельные слова, выстроенные вместе разные голоса, произносящие одно и то же, — и вот так мы общались между собой?
— Фитц! Фитц! — выкрикивали они.
По всей вероятности, это было мое имя, но каждый из моих спутников, произнося его, обращался к своему образу и по собственной причине. Слова были такими странными… Я не мог сконцентрироваться на том, что они пытались передать этими словами. Это было все равно что общаться с чужеземными торговцами — складывать пальцы, кивать, улыбаться или хмуриться и все время угадывать, что на самом деле они хотят сказать.
— Пожалуйста, — взмолился я, — замолчите. Пожалуйста!
Я только хотел, чтобы они замолчали, хотел как-то остановить постоянное движение ртов. Но звук моего голоса привлек мое внимание.
— Пожалуйста, — сказал я, все время обдумывая, как должны двигаться мои губы, чтобы издать такой неправильный звук, — замолчите! — Я понял, что у этого слова слишком много значений, чтобы оно имело хоть какой-то смысл.
Однажды, когда я еще очень мало был знаком с Барричем, он приказал мне распрячь лошадей. Это было, когда мы все еще приглядывались друг к другу, и здравомыслящий человек никогда бы не поручил такую работу ребенку. Но я лазил по спинам послушных животных и расстегивал блестящие пряжки, пока упряжь не упала к ногам лошадей. Когда Баррич пришел посмотреть, чем я занят так долго, и увидел, что я сделал, он был потрясен до глубины души, но, конечно, не мог винить меня за точное выполнение своего приказа. Что до меня, то я был поражен, узнав, из скольких частей может состоять вещь, которая кажется целой.
Так было для меня и сейчас.
Все эти звуки, чтобы составить слово… Все эти слова, чтобы сформировать мысль… Язык распадался у меня на глазах. Я никогда не задумывался об этом раньше. Я стоял перед ними настолько пропитанный Силой, что речь казалась мне по-детски неловкой, как если бы я вдруг стал есть кашу пальцами. Слова были неуклюжими и неточными, они путали не меньше, чем проясняли.