Странствия убийцы - Страница 241

241

— Верити может, — ответил я, вспомнив Тредфорд и то, как он спас меня.

Оставшуюся часть утра королева задумчиво молчала.

Я не пытался вызвать ее на разговор, потому что нес собственную ношу. Меня мучило грызущее чувство потери. Это было вроде того раздражающего ощущения, когда знаешь, что забыл о чем-то, но не можешь понять, о чем именно. Что-то пропало. А может быть, я забыл сделать что-то важное, что-то, что должен был сделать. Поздним вечером с упавшим сердцем я наконец понял, чего мне не хватало.

Верити.

Я думал о нем, как о зернышке, терпеливо ждущем под землей своего часа, чтобы прорасти. Бесчисленное количество раз я искал его в себе и не мог найти, но все это ничего не значило. Теперь это не было подозрением. Это была растущая уверенность. Верити был со мной больше года, а сейчас пропал.

Он умер? Я не был в этом уверен. Чудовищная волна Силы, которую я ощутил, могла быть им. Или чем-то другим, что вынудило его уйти из моего сознания. Вот, вероятно, и все. Чудо, что прикосновение Силы длилось так долго. Несколько раз я пытался заговорить об этом с Кеттл или Кетриккен, но так и не решился ничего сказать. Стоило ли говорить им: прежде я не знал точно, со мной Верити или нет, а теперь я его больше не чувствую? Ночью у костра я изучал морщины на лице Кетриккен и спрашивал себя, какой смысл тревожить ее еще больше? И я подавил собственное беспокойство, решив хранить молчание.

Постоянные трудности со временем приобретают монотонность, и в пересказе дни начинают походить друг на друга. То и дело шел дождь, дул сильный ветер. Наши запасы угрожающе таяли, так что зелень, которую мы собирали на ходу, и мясо, которое мы с Ночным Волком добывали по ночам, пришлись очень кстати. Я шел рядом с дорогой, а не по ней, но постоянно чувствовал исходящее от нее бормотание Силы, похожее на шум речной воды. Шута одурманивали чаем из эльфийской коры. Очень скоро им овладели безудержная энергия и мрачное настроение — типичные последствия приема этого снадобья. У шута это вылилось в бесконечные прыжки и акробатические фокусы и ядовитые остроты. Он слишком часто говорил о тщетности наших поисков и со свирепым сарказмом парировал любую попытку подбодрить его. К концу второго дня он окончательно превратился в невоспитанного ребенка. Он не боялся ничьих упреков, даже Кетриккен, и не догадывался, что молчание может быть величайшей добродетелью. Его бесконечная болтовня могла привести к нам круг, но еще больше я боялся, что мы просто не услышим их приближения из-за постоянного шума. Было одинаково бесполезно умолять его вести себя тише или сердито требовать заткнуться. Он так действовал мне на нервы, что мне почти хотелось придушить его. И я был не одинок в этом стремлении.

Единственное, что стало лучше за долгие дни на дороге Силы, — это погода. Дождь стал слабеть, на деревьях, стоящих вдоль дороги, раскрылись листья, холмы вокруг нас позеленели чуть ли не за одну ночь. Джеппы, подкрепив свои силы свежей пищей, почувствовали себя лучше, а Ночной Волк в избытке находил мелкую дичь. Мне приходилось нелегко от постоянного недосыпания, но я не позволял волку охотиться в одиночку. Я боялся спать. Хуже того, Кеттл тоже боялась дать мне поспать.

По собственной инициативе старая женщина взяла на себя заботу о моем рассудке. Я негодовал, но был не настолько глуп, чтобы сопротивляться. И Кетриккен, и Старлинг признавали, что она лучше всех осведомлена о Силе. Мне больше не разрешалось ходить одному или в компании только шута. Когда мы с волком охотились по ночам, Кетриккен сопровождала нас. Мы со Старлинг дежурили вместе, и в это время по настоянию Кеттл менестрель заставляла меня учить наизусть песни и истории из своего репертуара. В недолгие часы, когда я спал, Кеттл следила за мной, держа под рукой крепкий отвар коры, чтобы при необходимости влить его мне в глотку и заглушить Силу. Все это очень раздражало, но тяжелее всего было днем, когда мы шли. Мне не разрешалось говорить о Верити, о круге или о чем-нибудь, что могло иметь к ним отношение. Вместо этого мы решали задачи Кеттл или собирали травы для вечерней трапезы, а иногда я повторял Старлинг ее истории. В любой момент, когда Кеттл подозревала, что мое сознание начинает уплывать, она чувствительно била меня своим дорожным посохом. А если я пытался задавать ей вопросы о ее прошлом, она надменно сообщала мне, что это может привести нас к тем самым темам, которых мы должны избегать.

Нет более трудной задачи, чем удерживаться от мыслей. Запах растущих на дороге цветов заставлял меня вспоминать Молли, а от нее до Верити, звавшего меня к себе, был всего один шаг. Или случайная болтовня шута вызывала в памяти короля Шрюда и напоминала мне о том, как и на чьих руках умер мой король. Хуже всего было молчание Кетриккен. Теперь ей нельзя было делиться со мной своими тревогами. Я не мог видеть ее и не думать о том, как она жаждет найти Верити. Так для меня проходили долгие дни нашего путешествия.

Местность вокруг нас изменилась. Мы спускались в долину. Одно время дорога шла вдоль берега молочно-серой реки. Кое-где вода размыла край дороги, превратив ее в узкую тропку. Наконец мы подошли к огромному мосту. Когда мы увидели его издали, его паутинное изящество напомнило мне скелет огромного существа, и я боялся, что мы найдем там только прогнившие остатки балок. Но мы легко прошли по гигантской арке, которая вздымалась над рекой даже чересчур высоко. Казалось, строители сделали ее такой лишь потому, что гордились своим удивительным мастерством. Дорога, по которой мы шли, была блестящей и черной, а арка моста отливала матово-серым. Я не мог понять, из чего она сделана, из металла или какого-то необычного камня. Мост был похож на искусно свитую веревку, и его изящество и элегантность заставили притихнуть на некоторое время даже шута.

241